— Что это?
— Это, паря, каменная лестница, по которой давно шаманы спускались вниз для чтения своих молитв.
Они еще минуту постояли, глядя на дерево, Рогозин успел опять отметить отсутствие птиц.
— Пошли отсюда, Витя, долго здесь быть нельзя, я тебе говорил.
Якут, сгорбившись, потащился вверх.
— Теперь ты мне веришь, что в гиблое место привез нас Савельев?
— Наверное, он не знает?
— Молись, чтобы это было так, Витя. Потому что если знает и чего‑то хочет — то живыми нам отсюда не выбраться. Ты заметил, что среди нанятых нет ни одного семейного? Никто не будет нас искать.
— А твой иччи? Разве не защитит он нас от Улу Тойона?
— Иччи, может быть, и защитит, спрячет от него. Но он ничего не сможет сделать против злых людей.
— А кто злой?
— Савельев! — якут остановился, развернулся, потянул Рогозина к земле и зашептал: — Я давно понял, что Савельев никакой не геолог. Инструмента мало, о его появлении никто не знал, пока он не приплыл. Нас специально сюда привезли! Здесь готовится что‑то страшное, паря!
Рогозину снова стало не по себе — он меньше всего ожидал узнать, что улыбчивый и болтливый Ким Стальевич какой‑то злодей, но Юрик был столь убедителен, что стоило задуматься.
— Если я прав, — продолжал якут, — то Савельев и Перепелкин — гнусные сектанты или черные шаманы. Если шаманы — то еще ладно, может быть, им удастся удержать Улу Тойона, задобрить его взятками и заставить служить себе. Если сектанты, начитавшиеся глупых книжек, то сдержать его у них не выйдет и все погибнут. Но я все‑таки думаю, что они сектанты. Потому что на шамана учиться нужно и все якуты знают своих шаманов — среди них нет европейцев.
— Что же делать? — спросил он после минутного раздумья.
— Ничего, — пожал плечами якут. — Я могу и ошибаться. Но на всякий случай постарайся далеко от лагеря не отходить в ближайшие дни. Я думаю, что все произойдет завтра ночью.
— Почему?
— Полнолуние, паря. И смена сезона — день, когда Великому Господину принято приносить самые обильные жертвы. Стой!
Якут зажал сухой ладонью рот Рогозину и насторожился. Спустя минуту он отпустил Виктора и захлопав узкими глазами, растерянно сказал:
— Вертушка. Что ей здесь делать?
Рогозин уже и сам услышал далекий частый стук маленьких молоточков, и завертел головой, отыскивая в безоблачном небе знакомый силуэт.
— Вот она, — Юрик снова первым обнаружил вертолет, выскочивший из‑за сопки на высоте метров двухсот. — Не наш, чужой вертолет.
Рогозин уже и сам отметил, что в небе над жертвенным курганом летел не привычный темно — зеленый Ми-8, а нечто цветастое, красно — желто — синее, двухкилевое. Машина снижалась — это было заметно.
Звук работающих двигателей заполнил все пространство вокруг, слышно было только его и еще чуть — чуть — отражавшееся от склонов сопок эхо.
Вертушка прострекотала, перечеркнув небо надвое, и скрылась за тем холмом, за которым находился лагерь. И звук почти сразу затих, пропал, — только поднятый лопастями ветер шевелил листву, но с каждым мгновением и это прекратилось.
— К нам прилетел? — первым спросил Рогозин.
— Не знаю, — развел руками якут. — Пойдем, посмотрим.
И они едва не наперегонки рванули к лагерю. Виктор успел отметить, что куда‑то исчезла усталость, ломота в теле и дышать стало легко, будто не он десять минут назад ловил воздух широко раскрытым ртом, подобный рыбе на берегу.
Но вертушки в лагере не оказалось, зато все, кто в нем оставались, выстроились вдоль берега у лодок и о чем‑то переговаривались, тыкая пальцами в сторону, куда должно быть улетел вертолет.
— На том берегу сел, — первое, что услышал Рогозин, было сказано Гочей. — Полверсты, не больше. Охотники или рыбаки. Рыбаки, наверное. Богатые Буратины. Наберут снастей в столицах и летят сюда испытывать — тайменя им подавай! Я сам таких сопровождал пару раз. Перепьются все, и давай баб делить!
— И бабы с ними? — спросил почему‑то облизнувшийся Моня.
— А то ж!
— Нужно сходить к соседям, познакомиться, — высказался сосредоточенный Семен.
— Да — да, пошли! — загорячился Моня и даже запрыгнул в лодку.
Но едва он схватился за весла, как снова послышался рокот двигателей вертушки, и через минуту она показалась над верхушками деревьев.
— Я этот «танец с саблями», кажется, в Батагае видел, — проорал, перекрикивая грохот, Гоча. — Или в Депутатском.
— Куда это она?
Вертолет полминуты повисел над лесом, словно озираясь вокруг, потом рванулся к реке и низко пошел над руслом, вниз по течению, повернул за утес и вскоре затих где‑то вдали.
— Пойдем, посмотрим на соседей, — напомнил Моня, все так же стоявший в лодке с веслом в руке.
— Да нет там никого, — возразил Семен. — За четыре минуты только спецназ высаживается. Но посмотреть все равно нужно. Во избежание, так сказать. Кто с нами?
Он запрыгнул к Моне в лодку и полез к двигателю.
— Так…, — Ким Стальевич оглядел своих работников, взгляд его остановился на Рогозине. — Давай, Витя, с нами пойдешь. Топор здесь оставь. Остальным — работать! Время не терять, скоро уже вечер, а у вас нихрена не сделано! Мы через час вернемся! Борисов за старшего. И в воду нас столкните.
Через десять минут они пересекли неширокую в этом месте реку, чуть — чуть поднялись вверх, чтобы приблизиться к удобной для подъема на вершину скалистого берега расселине и высадились на противоположный берег. Отсюда хорошо были видны фигурки суетящихся людей в лагере. У среза воды стоял Борисов и приложив ладонь ко лбу наблюдал за высадкой.