Здесь птицы не поют (СИ) - Страница 83

— Они вернулись! А мы их начали убивать… Или? Они ведь напали первыми? Нет. Все было не так? Я не видел, что произошло на алтаре, когда мы с Юриком бежали от чокнутых «рыбаков». Если «рыбаки» начали их расстреливать при появлении, то неудивительно. Но ведь черные нападали на нас первыми? Или… Ничего не понимаю. А Савельев, выходит, просто вернул своих людей обратно? И если бы не Юрик с его мистикой, все могло бы… И не Моня с его похотью…

Рогозин замолчал, немного ошеломленный своим открытием.

Он не мог сообразить — что ему делать теперь, когда очевидная истина открылась перед ним во всем своем безумии.

Рогозин поднялся с земли, кое‑как взобрался на высокий утес над рекой и расположился под сосной. Вид открывался чудесный, величественный, но немного хмурый. Солнце пробивалось на землю сквозь редкие прорехи в облаках световыми столбами, шумела река и на много верст вокруг всю землю покрывал первозданный лес.

— Представляю, — пробормотал Виктор, доставая из рюкзака уже опротивевшую ему пастрому, — Гагарин приземлился, а ему в лоб из ружья. Обидно, должно быть. Но почему Савельев‑то ничего никому не сказал?

— Я бы мог вам все рассказать, но кто бы мне поверил, — раздалось над головой. — Что за дерьмом от тебя воняет? Медвежьим, что ли? От Атаса прячешься? Зря. Убили моего Атаса мои бывшие сотрудники. Там, в пещере и убили. Зря ты дерьмом измазался.

Рогозин не испугался — теперь он уже вообще ничего не боялся.

— Здравствуйте, Ким Стальевич, — даже не поворачивая головы, сказал он. — Кушать хотите?

— Нет, Виктор, спасибо, — отказался бывший начальник и встал перед Рогозиным, загородив всю панораму. — С едой у меня все хорошо. У меня с лодками плохо — гроза утащила все. А резиновая соседская оказалась прострелена в двух местах. Так что вот, пришлось выбираться на своих двоих.

— И куда вы теперь?

— За тобой иду. Помощь мне твоя нужна. Никого ведь больше не осталось.

— Все погибли?

— Да, Виктор. И мне их искренне жаль. Там были не самые плохие люди. Борисов, Перепелкин, Андреевна. Светлая память. — Савельев присел на трухлявый пенек, но неудачно, потерял равновесие и, неловко взмахнув руками, упал на травянистую почву. — Вот ведь не везет! С демонами не шутят, Вить. До какой‑то поры их можно контролировать, но если он чувствует реальную угрозу, то начинает все делать сам. А убить его, как ты уже знаешь, очень трудно.

— В чью голову вообще эта идея пришла — делать людей одержимыми?

Этот вопрос сильно заботил Рогозина и почему‑то ему казалось, что узнав на него ответ, он поймет что‑то важное.

— Отец Арсений. Хороший был человек. Давно это было. Отец Арсений долгое время изучал бесноватых, — Савельев как будто бы и не старался ничего скрыть, наплевав на подписки и секретность. — Он бы тебе все это во всех подробностях рассказал, любил старик языком помолоть, но, к сожалению, он умер в пятьдесят шестом. А началось все это еще при царе — батюшке, когда отец Арсений проводил обряды экзорцизма. Он заметил, что одержимые не одинаковы. Одни боятся креста, другие нет, с одними можно разговаривать, с другими — нет. Изучал труды отцов церкви, но ничего внятного на эту тему не нашел. Долго рассказывать. Лет за тридцать ему удалось систематизировать каким‑то образом всю эту адскую иерархию и он пришел к выводу, что все зависит от того, какие бесы терзают душу несчастного. В тело плохого христианина никогда не вселится какой‑нибудь индуистский божок, равно и как наоборот — Вельзевулу не нужны души почитателей Кали, они в его понимании и без того уже прокляты. И только атеисты открыты всем духам. Такой вот у нас с тобой бонус.

— И что было дальше?

— А дальше он с одобрения на самом верху создал целый закрытый институт, который пытался приспособить открытый им феномен для службы всепобеждающему учению Маркса — Энгельса. Ну, знаешь, неутомимые труженики, непобедимые солдаты… Этнографы, монахи, мистики, маги — всем у него дело нашлось. У немцев был Аненербе, а у нас — епархия отца Арсения. Потом уже в полном составе здесь оказались, когда здесь научились пространство пробивать.

— А вы?

— А мы с братом…

— С Железноногим?

— С Железноногим? Да, — хохотнул Ким Стальевич. — С Виленом. Он Железноногим стал после неудачного эксперимента с одержимостью. Мы с ним — потомки шаманов. Правда, не здешних, а карельских. Отец Арсений нашел нас в середине тридцатых и привлек к работе. Я постепенно до его заместителя вырос, а Вилен так и остался мальчишкой на побегушках. Ему все хотелось своими руками потрогать. Дотрогался…

— Так сколько же вам лет? Вы что, вечный? — Рогозин недоверчиво улыбнулся.

— Много, Вить, очень мне много лет. Столько не живут. Понимаешь, какое дело, я ведь тоже одержим. Мелким бесом. Он меня и латает, понимаешь? Так‑то, молодой человек.

Рогозин задумался. Информации было слишком много, он не успевал ее принять, переработать и усвоить. И вопросы — вопросы, вопросы один за другим рождались в голове, забывались и заслонялись новыми.

— Я присматривал за этим местом, — продолжал исповедоваться Савельев. — За порталом. Каждый год собирал экспедицию, приглядывался к изменениям здешним. А потом Вилен уговорил меня приехать и попытаться наладить с теми, кто ушел, контакт. Да я и сам хотел. Как видишь, у нас все получилось. Почти все. Не было бы истории с Моней, глядишь, и обошлось бы. Такие дела.

— И как человеку стать одержимым?

Савельев посмотрел на Рогозина так, будто впервые увидел.